Судьбы трех Женщин: Татьяна Васильевна

Паровоз сделал окончательный пых-пых-ыыых у перрона Московского вокзала Ленинграда, и толпа пришла в движение: встречающие, носильщики, шаромыжники, милиционеры, чем-то неуловимо, не привычно похожие друг на друга, разделились на группы по вагонам и интересам…
С верхней полки раздолбанного плацкартного вагона, сквозь треснувшее немыто-мутное стекло, всё это выглядело прообразом судьбы, сдвинутой Таней с места в неизвестную даль…

Её родители были в средине волны Столыпинских переселенцев, как представлялось Петру Аркадьевичу, на «свободные» земли, на окраину громадной страны.
Молодые безземельные украинцы, Катя и Василий, быстро нахлебались этого «счастья». Малорослые, не улыбчивые киргизы не собирались делиться с переселенцами – ни землёй, ни водой для полива, ни, тем более, едой. И во время любого ослабления центральной власти – во время русско-японской войны, во времена увлечений Петербургско-московской элитой – то золотом серебряного века, то идеями Распутина - накатывались бунты, насилие, резня и голод.
Так что к моменту рождения Тани в 1920 году, ее родители имели опыт:
- и бегства в Китай от кочевников,
- и поездок в Сибирь за мукой, с оставлением малолетних детей одних,
- и тяжелейшей борьбы за выживание – среди набегов дикарей, безводной жары летом и ледяных песчаных ветров – зимой.

В школу Таня не ходила, а бегала, в единственной на пятерых детей паре парусиновых самодельных тапочек. По морозу, по слякоти, с непрерывными цыпками и укусами соседских собачонок, охочих до соблазнительных голых мелькающих лодыжек…
Она была любимицей учительницы, запоминала с одного взгляда прочитанное, с одного раза – услышанное, и могла всё это воспроизводить наизусть часами (рассказывая потом об этом недоверчивым внукам, сравнивала: как магнитофон).
Обзывавшихся «задавалой» мальчишек она презрительно не замечала, а когда у нее неожиданно обозначились талия и те места, которые в те годы и в тех местах не знали, как и назвать …прилично - обзывания прекратились – после появления гурьбы провожающих до дома обожателей.

Среди них выделялись – статью, задумчивыми глазами, не русским акцентом – два приятеля-чеха: Ярослав и Одолечек. Они ходили не разлучно, как «связанные одной цепью-целью», и ведя с Татьяной разговоры о волейболе (все они проводили у сетки много часов), о будущем коммунизме (редко), и о любви (украдкой, вскользь), они таили в глубине улыбок что-то еще, что стало понятно лишь через десятки лет…
Они были сыновьями оставшихся (застрявших) в России членов чешского корпуса, которых расстреливали противники всех цветов Гражданской войны – и красные, и белые, и зеленые, да вот недорасстреляли…
А цели своей, на половину, на бОльшую, но преждевременную половину, добился только один из двоих.

В средине августа 1968 года, путешествуя автостопом в Ялту, я встретил в кемпинге в Украине большую группу автотуристов-чехов. Выступив переводчиком, помог заказать обед и сказал им, весёлым и почти свободным, что знаю женщину, которая училась в школе вместе с Отцом Пражской Весны, Генеральным Секретарем Чехословацкой коммунистической партии Ярославом Дубчеком.
Поднялся невообразимый ор, тыкание пальцами, объятия, вопросы (а как ты относишься к Дубчеку?!)…
Оглядываясь на вежливо-внимательных сопровождающих, я мог только сказать, что Татьяна Васильевна хотела бы спросить Ярослава Дубчека: куда делся его друг - Одолечек?
Через несколько дней я встретил нескольких человек из этой группы на набережной Ялты – с темными лицами, потухшими глазами, поникшими плечами.
За сутки до этого в Прагу вошли Советские танки.
И когда про Ярослава Дубчека стало известно, что он теперь работает лесником, вопрос об Одолечеке отпал сам собой.

В 1972 году, в Праге я спросил дорогу на улице у женщины, обратившись к ней по-русски; она шарахнулась от меня так, что ударилась о стену здания…
Мои гостеприимные хозяева в Праге, двоюродный брат тогдашнего Президента Чехословакии Людвика Свободы и его жена, рассказывали, что всё обучение до войны в школах и в ВУЗах у них проходило в проанглийском духе… И они – очень любили Россию.
Теперь обучение проходит в просоветском духе, и их дети – очень любят Запад…

Родители хотели, что бы Таня после 8го класса пошла работать: денег в семье не было, из четырех девчонок – старшая, Мария, уже работала, Таня была второй; следующий, единственный парень, Петя, был еще мал и между футболом и чужими яблоками умел только есть и спать. Его рыжие вихры только набирали силу для будущих неприятностей – ему самому, конвоирам в военном плену и начальству на заводе.
К ним домой пришла учительница.
- Не забирайте Таню, дайте ей окончить школу, она далеко пойдет, - сказала она.
Эти сильные слова, сказанные с сердцем и от души, зажгли гордость в душах родителей, породили смятение в расходах семьи, дали Тане напутствие в жизнь.

Едва разместившись в общежитии Ленинградского электротехнического института, куда Таня хотела поступить, они с подругой подверглись налету старшекурсников на предмет завтрашней вылазки на речку:
- Девчонки, купаться, чего дома сидеть? Да поступите вы, не волнуйтесь, все поступают!
И на утро, разместившись на траве, Таня схватила валявшийся конспект третьего курса по математике, а затем – по электротехнике, а затем…поняла, что влипла …по самые уши!
Никогда ей этого не выучить, у них, во Фрунзе (теперь – Бишкек) этому не учили, это вообще не ее…
В понедельник она шла по красивейшей в мире Университетской набережной, и ноги сами занесли ее в длиннейший в России коридор здания Двенадцати коллегий, теперь коридор Университета, и с подоконника перед ней спрыгнула Лилька, умница, красавица и певунья, с которой Таня подружилась мгновенно (а хоронила Таня ее через четыре года на Пулковских высотах, добровольно пошедшую вместе с ней в медсестры, и погибшую в одном из первых боев).
- Ты чего, дивчина, пригорюнилась?
- Да вот, приехала, не знаю, куда поступать.
- Так давай к нам, на юридический! Тут не математики, ни электричества!
- Правда, что ли? А чему учат?
- А вот посмотри конспекты – литература, латынь, всё просто…

Через два года ввели плату за обучение, отменили стипендии.
Таня рыдала, лёжа на своей кровати в общежитии, в дверь заглянула подруга Зинка из соседней комнаты.
- Тань, ты чего, обидел-то кто?
- Уезжать… домой… придется…
Перед мокрыми глазами смешивались:
- босоногие пробежки в школу,
- воспоминания о пятерках – в школе и здесь,
- «…далеко пойдет…» - слова учительницы.
- Подожди, дело, значит, в деньгах? – спросила Зина. - У меня дядя на заводе работает, начальник цеха, вроде говорил, что им нужна ночная кладовщица.
И вот ночью Таня выдает инструмент и детали, а днем…так хочется спать, и профессор …поверх очков…и жалуется на нее в деканат…
Декан:
- Татьяна, ты так хорошо училась, и что теперь – спишь на лекциях, прогуливаешь, пахнет двойками, или хуже – не допуском к сессии.
- Иван Сергеевич…мне платить не чем за обучение, и вообще денег нет, и я пошла на ночную работу, на военный завод.
- Ты пойми и меня, Таня, военный завод – это хорошо, но у нас свой порядок: или учеба, или….

- Дорогой и любимый Товарищ Сталин! Пожалуйста, помогите! Нас в семье пятеро детей, отец парализован, денег нет, и мне нечем платить за учебу.
Прошу освободить меня от платы за обучение.
Таня Никитенко.

В кабинете Начальника Особого отдела Ленинградского Университета.
- Ты что Никитенко, с ума сошла, на тебя бумага из Москвы пришла!
- Это правда, что ты писала письмо самому товарищу Сталину? Как ты смела беспокоить нашего Отца своими мелкими проблемами?
- Товарищ начальник, Товарищ Сталин лучше знает, как мне ответить. А Вам я скажу, что я училась на народные деньги почти три года, и хочу стать специалистом, работать для народа. И буду ждать ответа товарища Сталина.
- ……….выйди, Никитенко!

Прошло два месяца.
- Никитенко, срочно к декану!
- Ну, Таня, далеко ты пойдешь! Лично Товарищ Сталин разрешил тебе продолжить обучение БЕСПЛАТНО!

Через 17 лет, в перерыве заседания Верховного Суда РСФСР, где рассматривались и утверждались (или отклонялись) приговоры нижестоящих, городских и областных судов, к Татьяне Васильевне подошла женщина…со сверточком в руках…
- Таня, узнаешь меня?...
- Зинка… ты… Боже мой!... разве можно тебя забыть, ведь ты фактически спасла меня тогда, когда мне нужна была работа!...
Поцелуи, объятия, слёзы, воспоминания об ушедших навсегда друзьях…
- Таня, вот возьми, помнишь – это твой фотоальбом. Ты так внезапно ушла на фронт, я нашла в твоей тумбочке, увидела все эти фотографии, довоенные…
- Я увезла его с собой в эвакуацию, в Сибирь, везла через Байкал, хранила все эти годы.
- Я узнала, что ты сегодня будешь здесь – из вестника Верховного Суда, и приехала из Ростова, хотела тебя повидать, и привезла альбом…
Татьяна Васильевна развернула сверток, и опять слёзы: скольких людей, с этих фотографий тридцатых годов – они уже никогда не увидят…

Кальсоны солдат - больных дизентерией стирать приходилось вручную. Почти без мыла, в холодной воде. Стирали студентки Университета, попросившиеся добровольцами в армию. Никто их не допустил к пушкам, и винтовки дали тоже не скоро, только когда погибло так много мужчин, что уже и женщинам хватило винтовок – стареньких, почти без патронов…
Таня сообразила, что без сгоревших на Бадаевских складах запасов продовольствия (расплавленный сахар бежал там по улице несколько дней) в осажденном Ленинграде скоро наступит голод, а армию будут кормить в первую очередь.
И лучше всего – будут кормить на передовой.
И потому (это она так с юмором оправдывалась потом, перед детьми и внуками, принижая подвиг и свой, и своих однополчан – в большинстве, как и она – добровольцев) – попросилась в санитарный батальон, а оттуда – в разведку.
Но сначала – сотни кальсон в день, скользких от поноса.

Ей, ответственной за запасы крови, выдали велосипед для поездки с передовой в центр Ленинграда. А подруга попросила передать письмо её мужу, офицеру крейсера «Киров», стоявшего на якоре на Дворцовой набережной, у Зимнего Дворца-Эрмитажа.
Подъехав к сходням, Таня через часового вызвала мужа подруги, и он, растроганный весточкой от жены, радостный, что она жива и здорова, вручил Тане сэкономленные от флотского большого пайка два весомых куска черного хлеба: один – для жены, а один, поменьше, – в благодарность Тане.
Получив два литра крови для переливания, Таня, по пути на передовую зарулила на Невский проспект, и зашла в самую дорогую парикмахерскую (работала же!), которая была не доступна ей в далекие студенческие будни.
Она решила устроить себе – пусть на ворчащий живот – фронтовой праздник, и сделала за подаренный кусок хлеба самую шикарную шестимесячную завивку… и как же хлопотали вокруг нее обессиленные голодные мастера!
А какое изумление, с восхищенным солдатским матом пополам, встретило ее в медсанбате!

- Сан-инструктор, отойди в сторонку, тебе мой инструктаж не нужен, да и уши зря завянут…
А куда – в сторонку, полянка маленькая. Кругом болото. Ну, отошла Таня на пять шагов, отвернулась…
- Вы, волки…………………………………,- раздался многоэтажный рык командира разведгруппы, пробуждающий в лицах разведчиков ненависть к врагам и презрение к опасности, с остающейся одной только мыслью – вернуться ЖИВЫМИ!...
- …………….и жопы не поднимайте, когда ползете, - уже более спокойно закончил командир, - отстрелят половину – перед санинструктором будет неловко.
А оказалось всё наоборот.
В этой боевой разведке случилось то, чего Таня боялась больше всего, и уж конечно – больше самой СМЕРТИ.
Они уже возвращались, разведав укрепления немцев, взяв пленного офицера-языка.
Мина летела прямо на Таню, и выла самым ужасным воем, пугая и предупреждая – вот Я лечу.
Твоя смерть.
Но не убила, а вогнала взрывом глубоко в ягодицу и в бедро несколько жгучих ос, каждая из которых, перед тем, как успокоиться, вертелась, вворачиваясь глубже и основательнее…И потом десятки лет, они, осколки эти, иногда поворачивались, не давая себя вытащить, поскольку плотно окружили собой крупный нерв, пока не сделали Татьяну Васильевну инвалидом.
А сейчас, кусая губы, плача и крича от невыносимой боли и от стыда, она умоляла своих разведчиков не трогать ее, бросить умирать на болоте, только не снимать с нее ватные брюки…
Но ее никто не слушал, раздели конечно, и подсматривая, и отворачиваясь – кто как, -перевязали и притащили в тыл, в медсанбат.

…за участие в важной разведывательной операции в тылу врага, наградить ефрейтора Никитенко Т.В. боевой медалью Славы третьей степени…

…за геройский подвиг на поле боя, выразившийся в эвакуации под огнем противника 38 раненых солдат и офицеров (это девчонка весом 47 килограммов!), наградить сержанта Никитенко Т.В. Орденом Красной Звезды…

…за участие….

Когда очень редко (на официальных церемониях) Татьяна Васильевна одевает платье с наколотыми наградами, то чувствует себя немного неловко, выходя из машины, или переходя улицу под уважительно-недоверчивыми взглядами прохожих.
Мало встречается женщин с таким (как она шутит) …иконостасом на груди.
И только одна такая женщина – имеет при жизни собственный стенд про себя, в крупнейшем Артиллерийском музее Санкт-Петербурга.

Концерт солдатской самодеятельности заканчивался, Таня уже сошла со сцены, и стоя отбивала себе ладоши, поддерживая последних выступавших друзей. К ней подошла пожилая женщина в форме подполковника.
- Девочка, а где ты училась петь? – спросила она.
- Товарищ подполковник, - вытянулась Таня по привычке, - да ни где, у нас дома все пели – и тёти, и мама, и сёстры.
- А что ты делала до войны?
- Я – будущий юрист, закончила три курса…
- Деточка, поверь мне, я преподаватель консерватории, через мои руки прошло много талантливых людей, многие из них поют в крупнейших театрах Москвы и Ленинграда. Так вот, ты – ты загубила свой талант, тебе надо было петь, учиться петь.

…пробираясь по краю оврага в свою часть (наступление шло быстро, и выздоравливая после ранения, Таня отстала от своих, и теперь торопилась, заблудившись, а вечер уже очень хотел стать ночью, хоть и светлой по-эстонски, но – ночью), она увидела впереди несколько темных фигур на фоне неба…
Здесь, вблизи передовой, шатались и отставшие, как она – солдаты, и дезертиры, и местные озлобленные войной жители, а могли быть – и немцы.
Рука потянулась к пистолету, машинально прошлась по поясу с гранатой.
И бежать невозможно…раны хоть и затянулись, но остались на своих, чувствительных местах…
Сердце сжалось, когда она заметила, что силуэты сблизились, склонили головы друг к другу, и стали приближаться уже объединённые каким-то намерением.
Она рассмотрела советскую солдатскую форму, и не успела ни расслабиться, ни насторожиться от молчаливых, вдруг резко распрямившихся фигур.
Солдаты одновременно перешли на строевой шаг, отпечатывая в пыли свои подошвы, на нахмуренных лицах задрожали губы,…и из четырех глоток радостно раздалось:
- Здравия желаем, товарищ Старшина!...

- Это они так прикалывались, бабушка?...
- Да Танечка, видно решили надо мной пошутить…Они-то все рядовые были, мальчишки, только что призванные, им в диковинку: девчонка, и вдруг – самый страшный для них, судя по погонам, человек: старшина!

В марте 1944 года пришел приказ Сталина: среди других студентов-старшекурсников, демобилизовать и юристов.
Таня вернулась к учебе.
И одновременно: ложась спать, ставила в изголовье кровати портреты самых красивых мужчин, которые удавалось раздобыть, и сложив руки на постепенно растущем животе, молилась (как умела, по-комсомольски), что бы у нее родился умный, и обязательно - красивый СЫН.
Но когда это произошло, возник ряд новых проблем.
Во-первых, сын родился такой умный, что по его взгляду ей казалось: он заговорит через день-два. И она не готова была это вынести, считая … происками нечистой силы.
Во-вторых, помимо хлопот с ванночкой, с горячей водой, для которой требовались дрова (первое слово, произнесенное сыном, как раз и было – ДРОВА), с частым кормлением огромным количеством её грудного молока, была проблема с посещением последних лекций, консультаций, и наконец – экзаменов.
Няня появилась позже, когда ребенок сидел, а пока она убегала на лекции, провожаемая всё понимающим, укоризненным взглядом сына, за которого она много раз проговаривала возможные взрослые слова:
- Что же ты мама, меня такого маленького, одного….
Разве тут было до усвоения материала лекций…

А через два месяца после получения диплома, её, коммунистку с 1943 года, вызвали в Райком партии.
- Мы выдвигаем вас на выборы в народные судьи Петроградского района.
- ……………200.000 населения, сотни дел, уголовники – пронеслись перед ней эти соображения, отразились на ее лице…
- Справитесь, да и юристов у нас не хватает.

Первый день в СУДЕ.
Она будет решать судьбы людей.
Слава Богу, смертная казнь отменена (до ее восстановления оставалось несколько лет, психологически менее ответственных), максимальный срок наказания – десять лет.
Десять лет. Это почти половина ее короткой жизни, это ВСЯ ее сознательная жизнь!
И кто-то проведет эти десять лет в тюрьме, направленный туда, от лица Российской Федерации, её разумением, её волей, её подписью.
Как справиться с этой ответственностью?
Но ведь через её руки прошли уже сотни жизней и смертей, когда приходилось принимать мгновенные решения: этого тащить с поля боя, а этому помочь уже, наверное, нельзя…
Наверное, нельзя…
Каждое такое бесповоротное решение оставило осколки не в ягодицах, а в гораздо более мучительных местах – в душе и в сердце, маленькие и большие инфаркты которого преследовали Татьяну Васильевну всю жизнь…
А теперь в мирной жизни необходимо тщательно разбираться – кто и почему принял решение за другого: оставил его без имущества, без здоровья, без жизни…
И наказать, того, кто заслужил наказание – по всей строгости Советского Закона.
Именем Российской Федерации!...

Первый день в суде.
В зале – обшарпанные, колченогие стулья, немытые все годы войны окна, скрипучая дверь, стучит-звенит трамвай под окнами второго этажа.
В кабинете, за огромным потертым столом, заваленном горой картонных папок с завязками (с историями, биографиями, показаниями, справками…) - старенький, согбенный судья, так неуловимо похожий – одновременно – и на ее университетских профессоров, и на портреты дореволюционных юристов в учебниках.
Этим классическим юристам - Плевако, Кони…им бы не понравилось разбирать скандалы на коммунальной кухне, которыми так смешил предвоенный Ленинград Михаил Зощенко.
- Татьяна Васильевна, в ПРИСУТСТВИИ (он произнес и употребил это слово по-старинному – совсем не так, как его говорили Танины подружки…), в ПРИСУТСТВИИ…даме следует находиться …обязательно в чулках!
Таня одернула юбку смущенно и быстро.
- Протокол за секретарем следует проверять ОБЯЗАТЕЛЬНО (так же монотонно, как бы подчеркивая одинаковую важность обоих обстоятельств судопроизводства), а то они там такого понапишут, за 350 рублей жалованья…
- Свидетелей и потерпевших следует вызывать только ПОВЕСТКОЙ, под расписку…
……………………………………………………….
……………………………………………………….
Ничему этому в университете не учили, или учили, но Татьяна или проспала эти лекции после ночных смен, или была в это время на войне, или кормила грудью ребенка.
Но ее «магнитофонный» интеллект (до первого японского магнитофона, на который с сестрами записывали песни, оставалось еще двадцать лет), впитывал и запечатлевал всё с первого раза, и навсегда.
Так начался ещё один учебный год, и пособиями в этом обучении – являлись людские судьбы.

Когда демобилизовался Сергей Петрович, муж, после девяти лет в общей сложности службы во флоте, стало и легче, и сложнее…
Татьяна вспомнила все редкие случаи кухонных уроков своей мамы, но борщи и домашние пельмени, азиатский плов и тушеные перцы – всё улетало в один миг, и требовало частого пополнения.
Хорошо, что Сергей Петрович обедал на работе…
Но вот возник замысел ещё одного ребёнка. И в это время мужа стали оформлять на работу в Швейцарию.
Это был шанс – опасный, но заманчивый.
Побывавшие за границей до войны – по слухам, почти все пропали в Гулаге. Теперь из-за границы редкие командированные возвращались с деньгами, и что важнее, с потрясающими воображение рассказами и …с такими шмотками…

Так что младший СЫН родился в Берне, о чём в местной газете, по Швейцарскому обыкновению, было опубликовано объявление.
Когда уже взрослого, Александра пару раз останавливали милиционеры для проверки документов, и спрашивали: какой это области - город Берн, обозначенный в паспорте, - он отвечал, ко всеобщему удовлетворению – Псковской области…
Работа мужа была ненормированной: ему приходилось заниматься и чисткой бассейна, и приемом высокопоставленных гостей из Советского Союза, и поездками Посла по маленькой, игрушечной стране.
Старший сын быстро рос, требовал в свои 5,6,7 лет присмотра и развлечений.
Татьяна Васильевна приносила домой книги из посольской и эмигрантских библиотек, и он читал эти толстые, книги, с ятями и твердыми знаками почти в каждом слове – быстро, как проглатывая. У него тоже оказалась магнитофонная память.

Он освоился с ближайшими русскими эмигрантами-торговцами, ходил за мелкими покупками и в немецкие лавочки ( Geben ze mir bitte, ein kilo banan, und ein kilo kartoffeln), познакомился и с соседями за решеткой – девчонками из британской миссии. Объяснялись они улыбками и жестами.
Когда Королева Великобритании решила именно в Швейцарии отметить трехлетие Принца Чарльза, на прием к соседям пригласили и Бориса, и ему довелось подержать Высочайшего именинника-Принца на коленях.

Отец брал его во многие свои поездки, и как-то они оба, перебивая друг друга, рассказывали Татьяне Васильевне о приключении на горном серпантине.
Их посольский кадиллак обогнала, подрезав, длинная черная машина, и помчалась вперед.
Сергею это не понравилось, его спортивный азарт заставил нажать педаль газа. Он хорошо знал эту дорогу, Берн – Цюрих, и потому спокойно стал догонять далеко ушедшего вперед «оскорбителя».
А когда обгон далеко не сразу, но всё же удался, на скорости свыше ста километров в час, они с сыном обернулись, желая торжествующе задрать носы, и увидели за рулем черного «Хорьха»…старушку, с развевающимися седыми волосами, лет под девяносто с виду, доброжелательно указавшую рукой в перчатке – уступаю дорогу.

Магнолии Женевы, полузаброшенный Дворец-Музей Лиги Наций, скользкий мостик к подножию огромного фонтана посреди чудесного озера, длинные ледяные коридоры альпийских пещер, горная деревушка Кенталь, где полвека назад писал свои работы Ленин (обязательная святыня для немногих советских людей в этих краях), нацарапанные украдкой вместе с сыном свои имена на одной из огромных латунных букв, воспевающих подвиг русских солдат у Чертова Моста – на памятнике Фельдмаршалу, Князю Суворову-Рымникскому, - всё это запомнилось Татьяне Васильевне как картины другой жизни, как плата за ранения и потерянные молодые годы среди крови, смертей друзей-однополчан, и среди окопных вшей.

Привыкание к советской действительности после трехлетнего швейцарского изобилия было тяжелым и быстрым.
Сергея Петровича пришлось заставлять окончить экстерном 10 классов, затем поступить и закончить институт.
Ему, чемпиону Черноморского флота по боксу, многократно раненому, спасшемуся с нескольких кораблей вплавь, привыкшему работать больше навыками, чем знаниями, было тяжело.
Однако, когда Борис через 10 лет заканчивал ту же вечернюю школу, что и отец, маленькая пухлая завуч, комментируя некоторые его двойки, сказала, вспоминая успехи его отца:
- Природа, потрудившись над созданием родителей, ……отдыхает на детях…

Татьяна Васильевна поднималась медленно, оберегая сердце, по длинным крутым лестницам на Петербургский четвертый этаж. Сергей Петрович завозился с сумками внизу, у почтового ящика.
У дверей квартиры стояло двое. Ждали.
- Так, тетка, не ори, давай деньги.
- Какие вам деньги, ребята, - выжидая время улыбнулась она, - у меня и получка давно была.
- А вот мы сейчас и проверим, - один из них, злобно оскалившись, шагнул к ней, протянул руки к лацканам её пальто.
Она отшатнулась, еще не отдышавшись, совсем негромко позвала:
- Сережа!...
Как он взлетел на этаж она не помнила, помнила, как отлетели оба в разные стороны, а один покатился вниз, по ступенькам длинной лестницы…
Потом оказалось, что у этого покатившегося – перелом основания черепа.
Возбудили дело о превышении пределов необходимой обороны.
Сергей Петрович ходил под подпиской о невыезде, почернел лицом, пропадал на работе, вечерами они оба два раза в неделю ездили к «потерпевшему» в больницу, с передачами.
Когда ему стало лучше, дело насилу прекратили.

Татьяна Васильевна стала судьей, как теперь принято называть, федерального ранга.
Городской суд.
Судья Первой инстанции.
Ей поручали самые сложные, запутанные, хозяйственные групповые дела – о хищениях громадных ценностей… дела со скользкими, политическими оттенками.
В дни завершения многомесячных процессов, в дни написания многостраничных приговоров, Татьяна Васильевна с заседателями запирались в совещательной комнате с 8 утра до 10 вечера…
Эти дела ещё ждут своих историков, своих журналистов, своих «Знатоков»…
Два из этих многочисленных процессов прогремели (в узком кругу информированных) на весь Советский Союз, вышли статьи в нескольких американских журналах, с фотографией Татьяны Васильевны на обложке одного из них, с броской надписью:
«Жёсткая женщина с каменным лицом приговорила столпов ленинградской милиции к огромным срокам заключения»
Проворовавшиеся торговцы также получали по закону.
Ни один из многих приговоров, результатов её работы, не был ни опротестован, ни отменен.

Смутное воспоминание зашевелилось у неё ещё при просмотре документов, при изучении Дела перед судебным заседанием зацепилась взглядом за знакомую фамилию.
В зал ввели подсудимых, и она сразу узнала – ЕГО…
…вместе в общежитии, соседние скамьи в аудитории, улыбки несерьезные (до войны)…
Пошла посоветоваться к Председателю Суда.
- Николай Александрович, я училась на первых курсах вместе с одним из подсудимых, я должна взять самоотвод.
- Как самоотвод? А кому я поручу это дело? Все судьи – заняты.
- Так ведь не положено так, Николай Александрович! И он мне подмигивает, со скамьи подсудимых…
- Ты мне прямо скажи: у тебя…с ним – БЫЛО?...
- Что Вы, ничего не было!
- Так иди и работай!

При рассмотрении этого дела в Верховном Суде в порядке надзора, в перерыве, в столовой, коллеги спросили Татьяну Васильевну:
- Как тебе, своего брата, юристов судить – не трудно было?
- Так они не юристы, они на скамье подсудимых – преступники! Вот только своего сокурсника, неловко как-то было…допрашивать в суде…
- Ну ты ему по старой памяти, небось, поменьше дала?
- Нет, как и всем, поровну, по семь лет…
- А что же ты, неужто не могла ему – трешкой ограничиться?..

Председатель Городского суда, начальник Татьяны Васильевны, её соученик по университету, был грузный мужчина с неуемным аппетитом (на завтрак съедал яичницу из 10 яиц), весил под 120 килограммов, и страдал высоким давлением.
Спасался он черноплодной рябиной, которую самолично собирал вместе с Борисом на даче Татьяны Васильевны, а потом выжимал и консервировал сок.
- Борис, я регулярно веду прием населения. Приходят иногда удивительные чудаки, что бы не сказать … сильнее.
Вот несколько лет назад приходит один, и спрашивает:
- Бабы ведь - все твари последние, верно?
Я понял, что у человека определенный бзик, и решил – не противоречить
-Правильно, - говорю.
- Значит, надо с ними, наконец, покончить?
-Правильно, - говорю.
- Я придумал, как это осуществить!
- И как же? Очень интересно…
- А вывезти их всех на пароходе на средину Ладожского озера, на самую глубину, и там всех и … утопить!
- Хороший план,- говорю. – Только есть у твоего плана – серьезный изъян.
- Какой? – спрашивает.
- А кто будет топить-то? Мы же с тобой не можем это ответственное дело БАБЕ поручить? Не можем! Значит, поручим мужику. А ему придется вместе с ними на дно идти…
- Да, - говорит, - мужика жалко, так не годится…Надо что-то другое придумать…
- Вот иди домой, думай, лучше думай. А надумаешь – так и приходи!
А секретарше я сказал, что бы ЭТОГО больше ко мне не допускала, ни под каким видом!
И несколько лет его не было. Я и забыл про него.
А недавно секретарша сменилась, он и проскочил.
- Придумал! – говорит.
- И…?
- Надо объявить, что в Гостином Дворе на Невском проспекте будут продавать дефицит, организовать из всех баб очередь (они же все примчатся!), и сказать, что очередь действует, если они будут держаться за веревку, крепко-крепко.
А это будет совсем и не веревка, а обнаженный электрический кабель! Они же бабы, ничего не понимают в электричестве!
И вот, когда они все за него возьмутся, мы включим ток, и им – конец!
И главное, ни один мужик не пострадает!..

Но многочисленные друзья осужденных, тоже замазанные, но счастливо избежавшие улик, не забыли и не простили… никому из участников процессов, просто сделавших свою работу…
Один следователь попал под машину, погиб. Другой – просто пропал. Третий - спился в грузчиках в далеком валдайском городке.
Прокуроров разбросали по всей стране, никто из них не вернулся…
Вокруг Татьяны Васильевны стали сгущаться тучи, уволили её квалифицированную коллегу-подругу-судью, потом её секретаря, ей нашёптывали про разные интриги и опасности…

Сергей Петрович уже был заместителем директора ПТУ, обучал мальчишек новейшей радиоэлектронике.
Ему предложили поехать опять за границу, в Африку, в Мали, обучать аборигенов обращению с современным советским оружием. Они всё взвесили, и согласились.
Еле-еле прошли медицинские комиссии на пригодность к африканскому климату.
Целый год учили оба французский язык, на котором Сергей Петрович должен был преподавать (!).
А потом в политике СССР что-то резко изменилось, про Мали все забыли, и командировка потребовалась в Ирак, взращивать военную мощь молодого Саддама Хусейна.
Сначала Сергей Петрович выехал один, она летала к нему несколько раз, наконец осталась с ним в Багдаде, опять на три года.
Английский пришлось подучивать уже там.

Свободная от детей (старший был в армии, за младшим присматривали сестры мужа), Татьяна Васильевна не могла быть без работы.
Она организовала посольский Русский культурный Центр, сначала на общественных началах, потом выбила себе ставку, маленькую, но хорошую.
Летала по Ираку, и в Самарру, и в Басру. Сорвала в Междуречье украдкой несколько веточек с Райского Дерева (того самого, на котором, по словам местных, когда-то росли те самые Яблоки!), привезла их домой.
Потом чуть не пожалела об этом.
Написала среди прочего своим родным, в Киргизию, и об этом своем «сувенире».
Однажды, уже в Ленинграде, раздался звонок в дверь. Открыв её, не спрашивая – кто там – не было заведено спрашивать, она увидела на широкой лестничной площадке с десяток женщин, в черных одеждах, стоящих на коленях, со склоненными головами, в черных же платках.
Одна из них, видимо старшая, не поднимая головы, протянула:
- Святая Ты Наша, не гневайся, не гони нас, мы все очень издалека приехали…из разных городов…
- Позволь только посмотреть и дотронуться до веточек с Райского Дерева, мы все – по разному, но хворые, и одна у нас надежда – на эти листочки…
Татьяна Васильевна онемела, еле пришла в себя, и вынесла женщинам веточку с несколькими уцелевшими листочками, вручив им в подарок.
Они долго благодарили её, они и не смели надеяться, и теперь не могли поверить, что в их разных ГОРОДАХ вдруг окажется по листочку, по маленькой, но такой важной для них святыне.

Выходить из посольства женщинам разрешалось не менее, чем вдвоем, а передвигаться по городу можно было только на такси.
Возвращаясь с рынка вместе с Ириной, молодой женой сотрудника, Татьяна Васильевна отпустила такси в двухстах метрах от посольства, решив зайти в маленький магазинчик за какой-то мелочью.
Выйдя из магазина, женщины, обвешанные покупками, их и обсуждая, направились пешком ко входу в посольство, под видневшийся Советский красный флаг.
На безлюдной улочке (средина дня, жара), на противоположной стороне шли два араба, косясь на женщин, явно обсуждая достоинства фигур обеих. Ирина инстинктивно полуобернулась в их сторону с доброжелательной улыбкой.
Вдруг один из них в несколько шагов перебежал на их сторону и, скривив рот, схватил Ирину за грудь. Та, уронив на землю все покупки, гневно и резко ударила его по лицу, а Татьяна Васильевна толкнула его и по-арабски крикнула: отстань!
Как из-под земли собралась толпа, стала притеснять всех троих к стене. Арабы размахивали руками, кричали в адрес женщин непристойности, старались коснуться их…
Вдруг толпа раздвинулась. Стало тише.
Полицейский достал блокнот, спросил парой фраз, записал пару строк, захлопнул его, и сказал одно слово, указывая рукой направление:
- В участок!
Татьяна Васильевна возмутилась, подбирая арабские слова стала отказываться. Показывая на близкие ворота посольства, сказала:
- Мы советские дипломаты!
Полицейский взял ее за руку, нахмуренно пригласил кивком Ирину, а другой рукой пренебрежительно показал хулиганам, что они свободны.
Снова поднялся шум, часть свидетелей замахала руками, закричала в поддержку полицейского, другие укоризненно качали головами, доброжелательно глядя на русских женщин.
И в этот момент появился ОН.
Ростом выше Сергея Петровича (благодаря подошвам солдатских ботинок из буйволовой кожи), широченные плечи, совсем юное, улыбчивое лицо, с напущенной серьезностью, руки на толстом поясе, обвешанном всякими железяками. Американские нашивки на форме. Американский солдат.
- What?!
Стоявшие зашумели, жестами и немногими английскими словами поясняя происшедшее.
- Who?!
Все показали на виновника.
Удар кулаком, и с заслуженным визгом тот полетел в пыль.
Полицейский сделал несколько шагов назад, встал позади прохожих, стараясь сохранить официальную озабоченность на лице, но ничего не предпринимая.
- Do you speak inglish, mem?, - обратился он к Татьяне Васильевне, с чудовищным немецким акцентом.
- Deutsch, bitte, - ответила она.
Американец хохотнул обрадовано, дружески широко раскинул руки, перешел на немецкий.
- Эти арабы совсем распоясались, давайте я помогу вам, и провожу.
Он помог собрать пакеты, сумки, отряхнул их от пыли, ласково улыбнулся всхлипывающей Ирине.
- Пойдемте, - сказал он женщинам, и погрозил огромным кулаком толпе.
- А почему Вы, американец, так хорошо говорите по-немецки?,. - спросила Татьяна Васильевна.
- Так я австриец, только недавно приехал в США, хочу стать американским гражданином, и завербовался вот в армию. А меня сразу и в Ирак. Приглядывать за русскими…советниками…, - сказал он совсем не политично, и по-мальчишески подмигнул Татьяне Васильевне.
- Спасибо Вам большое за помощь, - уже почти у ворот посольства постаралась попрощаться с ним Татьяна Васильевна.
- Это мой долг, не стоит благодарности. Я должен был вам помочь, мой самый большой кумир – русский тяжелоатлет Леонид Жаботинский. Он сжал и показал бицепс, огромный, видно было и под формой, сделал движение, как бы поднимая штангу.
- Правда? Как интересно…Вы очень хороший человек, и надеюсь, у Вас всё будет хорошо на Вашей новой родине, в Америке. А как Вас зовут?
- Я Арнольд, все зовут меня Арни.
- А фамилия Ваша, вдруг меня спросит начальство? – по-судейски уже уточняла Татьяна Васильевна.
- Ха-ха-ха, да Вы ни сможете ни выговорить, ни запомнить мою австрийскую фамилию… Вы не волуйтесь, если что, я один Арнольд на весь Багдад.

Ирину с мужем, за нарушение «Правил поведения советских граждан за границей» (которых никто не давал и прочитать), в первую среду, первым же самолетом отправили в Советский Союз.

Лет через 25, когда американские кинобоевики проникли, наконец, и на российское телевидение, внук склонил бабушку посмотреть один из лучших.
И увидев главного Героя, Татьяна Васильевна поняла, что у австрийца Арнольда Шварценеггера в Америке, на его новой родине, всё сложилось просто изумительно.
Всмотревшись, в лицо Человека-Горы, она также сообразила, что тот, единственный в Багдаде Арнольд-австриец – имел наверное другую, тоже сложную для запоминания фамилию, но его сильная благожелательность оставалась в ее памяти, как основа уверенности в добродушии Америки.

После возвращения из Ирака жить стало проще и туманнее…
В Городской суд её больше не «выдвигали», с учётом всех…обстоятельств.
Как многие квалифицированные юристы, Татьяна Васильевна решила попробовать свои силы в другом углу треугольника: Прокурор – Адвокат – Судья.
Она стала адвокатом.
Прекрасно зная смешные возможности в собирании оправдывающих доказательств для ее подзащитных (это только в фильме «Мимино» очаровательной девочке отвечают на ее запросы), она делала многое в дополнении истины по каждому своему делу.
Но кого она защищала особенно, изо всех сил, применяя максимум знаний и опыта – так это разводящихся женщин.

Вот Истица присела, всегда именно на кончик стула, и привычным движением достает носовой платок, подносит к глазам…
А Татьяна Васильевна, ничего и не спрашивая, берет бланк «Заявление о разводе».
- Так, что пишем: пьет-бьет?
Истица молча кивает, глотая слёзы.
- Дети есть?
Кивок (вариант – более одного).
- Имущество делить будем?
- А он ничего не отдаст, ни детей, ни имущества, - и слёзы совсем уж Петергофским фонтаном брызжут…
- Ещё как отдаст, милочка, ты только не волнуйся, отдаст, и алименты будет платить!
И потом месяцами – звонки: и благодарственные, и с вопросами, и опять со слезами: он уволился, и не могут найти его, и деньги не поступают…

Относясь ко всему с юмором, Татьяна Васильевна говорила:
- Какая хорошая у меня, адвоката, работа: не охота идти туда с утра в понедельник, так решила пойти с обеда, и не в понедельник, а в среду!
Тем не менее, одновременно она работала юридическим консультантом в пяти местах, в видных предприятиях Ленинграда, а также в крупнейшей больнице-абортарии.
Двести пятьдесят абортов в день.
План по сбору крови.
Издевательства «врачей» над девчонками, многим из которых – чуть 14 лет.
Воровство простыней.
Отсроченные новые жизни – надолго, или навсегда.
И – мирные … смерти…
Не одна в неделю…
Из-за поздних сроков, последствий «домашних абортов», ошибок врачей…
И в этих смертях – не было победителей, одни пострадавшие: и пациентки, и их родственники, и их не рожденные дети, и не понимающие (а то и – не знающие) своей вины «самцы-отцы» (а часто – и мужья), и конечно, врачи, на которых падала вся тяжесть людского горя и ответственности.
А посредине между горестями и безвыходностью из них – металась Татьяна Васильевна.

Постепенно сердце всё больше давало о себе знать. Ему трудно было выносить (а особенно – в прямом смысле) все эти гримасы жизни, столкновения людей, игры без выигрышей. Оказался кстати подошедший пенсионный возраст.
Сергей Петрович сказал:
- Я еще поработаю, а с тебя хватит. И деньги пока есть.
И пару лет Татьяна Васильевна отдохнула.
Дача, цветы, внучка Танечка, санатории.
Она выполнила свою многолетнюю мечту: объехала все Города-Герои, некоторые – вместе с Сергеем Петровичем, некоторые – с его старшей сестрой. Поклонились памяти миллионов, которым не привелось, как ей, объехать столько стран, как ей, нянчить детей и внуков.
Частые выступления с лекциями – о своей работе (то, что можно), о Войне (то, что НУЖНО). В больших залах, по телевидению, статьи в газетах, редактура брошюр и книг, в которых она была одной из героинь. И почти всё - бесплатно.

Иракские накопления растаяли, а вот энергии у Татьяны Васильвны не убавилось. По советским законам она имела право работать с сохранением пенсии только в ограниченном круге «должностей»: в сфере сервиса, например.
В это время вошла в строй большая гостиница для иностранных туристов, в которой у Татьяны Васильевны работали знакомые, и они пригласили ее в свою команду.
Условием было – срочно подтянуть немецкий язык, сдать экзамен.
И в конце шестого десятка, Татьяна Васильевна опять в учебной аудитории. Было бы грустно, если бы не было ТАК смешно.
Снова к немецкому, который учила в школе, точно уверенная, что никогда с живым немцем не поговорит. А ведь не только говорила – и с пленными, и с ранеными. Но и жила в немецком кантоне Швейцарии. И вот, опять…
С первого же занятия преподаватель её удалил, до конца курсов, что бы не мешала группе «проходить азы».
Экзамен сдала она с первого раза, на отлично, что добавило ей 10% к зарплате и вылилось в холодильник сыну (МИНСК-12, ему 30 лет, до сих пор работает у внучки).

В гостинице она неофициально (потому что пенсионерка) - выполняла современные фукции HR: набор и контроль персонала.
А этот «персонал» (девчонки-официантки, горничные, уборщицы, десять раз проверенные и проинструктированные) - стремились все как одна переспать с иностранцами – и не обязательно за деньги, а часто просто для хвастовства среди подружек.
Это еще больше «подрывало престиж Советской власти», и потому разрешалось только для целей и под контролем КГБ.
Уволить нарушительниц было трудно, потому что где же других взять – что бы и симпатичные, и знающие язык, и воздержанные на постоянно свежий сексуальный конвейер в обмен на привозные коготки (в магазинах НЕ БЫВАЕТ!).
Потому придумана была начальством ласковая когтистая лапа под названием «Товарищеский Суд».
То есть сегодня все поливаем грязью тебя, а завтра – меня!
А сидящий в сторонке КГБшник всё мотает на ус, а кое-что и записывает…
Время от времени поступали от КГБшников указания...
Если указания не выполнялись - методов передвижения не понятливых девиц сверху вниз было множество.
Официанток – в посудомойки (попробуй-ка – без чаевых, без перчаток, без крема для рук…).
Горничных – в уборщицы.
Уборщиц – в дворники.
А там – и совсем на улицу.
Так вот среди прочего, для руководства этим «Товарищеским Судом», без объяснения лишних деталей, и пригласили Татьяну Васильевну.
Быстро разобравшись в иерархии этажей, должностей, извивов и инструкций огромного здания, Татьяна Васильевна и здесь стала наводить свои порядки.
И скоро даже грозные КГБшники превратились в мальчиков:
- Товарищи офицеры, мальчики, я прекрасно понимаю вашу РАБОТУ, но я вам как Орденоносец говорю – давайте помягче как-нибудь, они же совсем девчонки, им детей рожать надо, а вы им судьбы ломаете…
И через определенное время в гостинице установился среди «персонала» некоторый баланс.
Хрупкий.
На время.
Державшийся на авторитете Татьяны Васильевны.

Как-то раз она спускалась в лифте, почти полном мужчин-французов.
Они оживленно, не стесняясь в выражениях, обсуждали достоинства ленинградских девушек, и как они этими достоинствами распоряжались минувшей ночью.
Её знания языка, мужской мимики и жестов – хватило и для понимания событий, и для определения некоторых героинь…
Решив слегка продемонстрировать гостям, «кто в доме хозяин», она выходя первой из лифта, повернулась к мужчинам, остановилась, приостановив их движение к выходу, и по-французски сказала, одновременно со значением улыбаясь глазами поочередно каждому в лицо:
- Мы рады, что вам нравится …наша гостиница и…архитектура Ленинграда…
Немая сцена.
Как будто на площади «Конкорд» в Париже зажегся красный свет одновременно на всех двенадцати въездах.

Для поддержания официального статуса работающей «пенсионерки» (то есть, что бы сохранить право на пенсию), ей приходилось работать и дежурной по этажу (сервис!).
С каждым приездом в её смену новой группы немецких туристов – почти одна и та же картина: выходят из лифта крадучись, с втянутыми плечами, открывают выданным ключом номер, ожидая там встретить, судя по выражению лиц, что-то вроде …медведя… противоположного пола…
Улыбчивое приветствие Татьяны Васильевны на немецком языке, меняло ожидания, вносило путаницу, вводило их в еще большую «непонятку».
Как-то с самой любопытной немкой-ровесницей они разговорились до трех часов ночи.
Уже в конце беседы, Татьяна Васильевна спросила:
- А почему я понимаю Вас лучше, чем большинство других немцев? И Вы меня вообще не переспрашиваете?
- Дело в том, что у Вас, Frau Nikitenko, чистейший среднегерманский диалект, так же, как и у меня, и потому мы хорошо понимаем друг друга. Наверное, у Вас был очень хороший преподаватель. А большинство немцев всё-таки говорят на многих других диалектах.

Одна сплоченная группа, очарованная обходительностью Frau Nikitenko, пригласила её на прощальный банкет.
И тут её прорвало.
Сначала кратко рассказала, что делала она во время войны, и что означает надпись на Невском проспекте:
«Находиться на этой стороне улицы во время обстрела наиболее опасно».
В зале стало слышно… движение теней солдат, погибших с обеих сторон.
А потом спела древнюю германскую песню, которую пели соседи-немцы в Киргизии, сосланные туда из Немецкой Республики Поволжья.
И вот здесь обнять и расцеловать Татьяну Васильевну ринулись из-за всех столов, роняя стулья, слёзы, свое достоинство и пугая дежурного КГБшника, давно уже смотревшего на часы.
Оказалось, что никто из присутствовавших никогда не слышал этой трогательной, лирической песни, и многие с трудом понимали её текст, на таком древнем диалекте она была написана.
Но голос, глаза и эмоции исполнительницы – преодолели перед ними и пропасть времен, и времена вражды народов, и географию расстояний.
И до КАЖДОГО дошло отношение этой женщины – к жизни, к прошлому, и к ним, сегодняшним её гостям.
Каждый хотел прикоснуться к ней – источнику силы, понимания и дружбы.
Да, видно права была в прифронтовом зале – подполковник, преподаватель консерватории – один из своих талантов Таня, наверное, загубила…
Благодарственные и поздравительные с Новым Годом письма приходили в гостиницу еще много лет, уже и после ухода Татьяны Васильевны на окончательную пенсию.

Окончательная пенсия постепенно съеживалась вместе с ростом цен.
Обвал 92 года уничтожил сбережения семьи, как и у многих.
Татьяна Васильевна поддерживала тот же режим экономии, который вела во все периоды своей жизни, и денег хватало.
Она объединила вокруг себя группу ровесниц, интересующихся политикой. Этот «Клуб пикейных жилетов» обсуждал новости во время ежедневных прогулок.
Она написала «наверх», в Правительство, и на адрес Президента России несколько писем – о кризисе судебной системы, в том числе - о нищенской зарплате судей.
Наверное, не только она обратила на это внимание, но факт, что в средине 90х была полностью перестроена судебная система.
В итоге, пенсия Татьяны Васильевны достигла едва ли не европейского уровня.
И теперь, в своей одинокой борьбе с недугами, хамством коммунальных служб, неприятностями внуков – Татьяна Васильевна почти не беспокоится о деньгах.
В её клане одних Татьян (внучка, племянницы, невестки…) – шесть…
И каждый – забегая, звоня – получает и советы, и реальную помощь.

Борис Васильев, Москва

Визитки
Где купить шоколадно-ореховую и шоколадно-молочную пасту разных торговых марок?

Какао обладает рядом полезных свойств

Судьбы трех Женщин: Татьяна Васильевна

Визитки Где купить шоколадно-ореховую и шоколадно-молочную пасту разных торговых марок?

Визитки Автошкола. Подготовка водителей транспортных средств категории «В»

Визитки Как пожаловаться на ЖКХ?

Визитки Что подарить на Новый год по знакам зодиака?

Визитки Где купить живую ель в Екатеринбурге? Екатеринбургское качество.

Визитки КОР Торговый комплекс («КОР» групп)

Визитки «Раздолье», загородный Отель

Визитки Что приготовить на Новый год?

Визитки Компьютерная томография в Медицинском центре «Доктор Плюс»

Визитки Янис Карпелюк: Идеальный мир

Визитки Как мобильный телефон меняет нашу жизнь?

Визитки Янис Карпелюк: Как запустить в космос спутник?

Визитки Лихоборская набережная (люди и собака)

Визитки Судьбы трех Женщин: Татьяна Васильевна

Визитки Судьбы трех Женщин: Александра Григорьевна

Визитки
Где купить шоколадно-ореховую и шоколадно-молочную пасту разных торговых марок?

Визитки
Автошкола. Подготовка водителей транспортных средств категории «В»

Визитки
Как пожаловаться на ЖКХ?

Визитки
Что подарить на Новый год по знакам зодиака?

Визитки
Где купить живую ель в Екатеринбурге? Екатеринбургское качество.

Визитки
КОР Торговый комплекс («КОР» групп)

Визитки
«Раздолье», загородный Отель

Визитки
Что приготовить на Новый год?

Визитки
Компьютерная томография в Медицинском центре «Доктор Плюс»

Визитки
Янис Карпелюк: Идеальный мир

Визитки
Как мобильный телефон меняет нашу жизнь?

Визитки
Янис Карпелюк: Как запустить в космос спутник?

Визитки
Лихоборская набережная (люди и собака)

Визитки
Судьбы трех Женщин: Татьяна Васильевна

Визитки
Судьбы трех Женщин: Александра Григорьевна